|
Ир шейго-мах тара
Чудны были дела Мудрых, и простые люди дивились
им, но редкие хотели узнать причину чудес. Хотевшие же начинали поиск,
приводивший их к дверям храма – и они входили. Но долгие века уже не
стояло внутри истукана с умащенным драгоценным маслом челом, ибо все
они ложны – герои Аинь убили своих богов еще на заре истории, и выпили
их кровь из золоченых чаш, посмеявшись над разбитым бессмертием идолов.
Внутри храмов, между толстых колонн и статуй странных существ с птичьими
крыльями, в лабиринтах глубоко под землёй плескалась Тьма, смывая со
стен и без того поблёкшие фрески и растворяя в себе минувшее, дабы
осмыслить будущее. Вошедший с солнца стоял в ней, ослепленный и
потерянный, пока его глаза не начинали привыкать ко Тьме – и он различал
ее оттенки и контуры предметов, и шел вглубь храма, где на низких
диванах, среди истлевших бархата и шелка возлежали призраки со скорбными
лицами. Они поднимали головы в тяжелых уборах, из которых воры давно
вырвали камни, и спрашивали дерзкого шелестящими голосами, кто он и
какие вести принес от Солнца – но обращал на них столько же внимания,
сколько на сухие листья под ногами осенью, и шел дальше. Ведь они и были
листьями, опавшими со срубленного дерева предрассудков.
Сгущалась Тьма, и тусклое сияние исчезало по мере истончения тумана
стелившегося по полу храма: дерзкий вступал в те залы, откуда он никогда
уже не возвращался прежним. Бледные твари, лишенные плоти, были
заключены в пустоте, очерченной холодным воздухом, и стоило подойти,
молили назвать их имя – но имя было ключ, и никто не знал его; дерзкий
смеялся над ними и называл свое имя. Тьма повторяла его раскатистым эхом
через пожарища лет обучения, когда дерзкий становился Мудрым – ее дети
помнили все, как и она.
Куда уходят боги, павшие в битве? Дерзкий слышал, как плещется в
огромных бассейнах кровь и шлепают по мокрому чьи-то мягкие лапы, а
выходя на просторные балконы над бездонными пропастями, чувствовал
металлический запах выпущенной из вен Жизни. Но то во Тьме, а Тьма
хранит свои тайны; дерзкий шел дальше, запомнив вернуться к ним, когда
придет срок.
Через три арки проходил он, и возле каждой из них видел чудовищ с
раздвоенными языками. Его глаза уже забыли свет, и различали их сухую
чешую во Тьме, и они, усмехаясь, не трогали дерзкого. Путанные и длинные
коридоры вели к разным залам, и годами плутали в них любопытные слепые,
все еще хранившие надежду на свет, но те, кто видели во Тьме, приходили
к цели: и Тьма смыкалась за их спинами, заметая следы горьким запахом
благовоний, замешанных на Знании, а не на Поклонении.
Ибо дерзкий приходил в сердце древнего храма, где стояли в ряд статуи из
черного камня, охраняя узкую лестницу с тысячью ступеней вниз. Свернутая
змея – каждая из них, и в распахнутую пасть ступает нога идущего; но
горе тому, кто заденет каменные клыки, ибо здесь даже образ смерти есть
сама смерть, иначе зачем он нужен? Вещи таковы, каковы есть, и ничего не
знают о том, что мы думаем о них – это закон Тьмы. И белые кости шедших
по лестнице устилают пол залы, лежащей за последней ступенью. Скорбно
ухмыляются своей минувшей самонадеянности голые черепа, когда Тьма сияет
сквозь их глазницы…
Но дальше, дальше идет дерзкий, сухие кости трещат и ломаются под
сандалиями его нетерпения, и костяная мука смешивается с пылью слов
проповедей, когда-то звучавших здесь. Он прикасается к стенам, и его
пальцы натыкаются на древние знаки, высеченные не предками человека и не
человеком. Дерзкий не знает этого языка, но его душа полна любопытства и
восхищения. Дальше, глубже спускается он по лестницам из каменных змей.
Трепещет в треножниках черный огонь, гирлянды белых и пурпурных цветов
ахнэ на плечах жрецов, но трон бога пуст и на тонком покрывале пыли нет
ничьих отпечатков. Кружатся в ритуальном танце высокие, сильные фигуры,
мечутся по залу не-тени, ибо что такое отсутствие тени в месте, которое
и есть Тень и не имеет в себе Света? В старой маске с золотыми клыками и
пламенной гривой стоит жрец у каждой из колонн вдоль стен зала. В правой
руке его хопеш , а в левой – цветок ахнэ из серебра, на котором застыли
хрустальные росинки – он так похож на живые соцветия в гирлянде на него
груди, но она забрызгана кровью, а не слезами ночи.
Здесь больше нет бога. И эти люди – не жрецы, хоть и называют себя так.
Между золотыми клыками масок видны насмешливые улыбки, в прорезях глаз
светятся огоньки Знания, в природе которого нет ни капли божественного
безумия.
Незваным приходит дерзкий в чертоги Тьмы, но те, кого он встречает там,
ждали его. И он учится совершать чудеса, и постигает тайное, и разрывает
паутину, свитую за столетия дикости над закрытыми очами спящего духа
Познания – дерзкий берет барабаны и флейту, звуками которой приманивают
змей, и его резкая музыка прогоняет демонов дремоты. Мудрым становится
он, и больше ничего не желает из прежних объектов своего вожделения: не
человеком становится он, но иным существом, и чудовища у трех арок
улыбаются и пляшут, завидя его, шурша чешуйчатыми хвостами.
Вот он идёт по улице своего города, и люди прижимаются к стенам домов –
что видят они в нем? Видит ли он что-нибудь в них? Нет, он дальше от
них, чем был бы древний бог, спустившийся на землю с небес чтобы карать
и миловать. Он проходит мимо… боишься ли ты, что он подойдет к тебе, или
ждешь этого?
Он уйдет прочь, если ты не пойдешь рядом с ним сам…
©
Gelleylor 2005 |
